Мысли о жизни воспоминания
Мысли о жизни. Воспоминания — Дмитрий Лихачев — читать книгу онлайн, на iPhone, iPad и Android
Об этой книге хочется говорить тихим голосом. Она и написана тихим, проникновенным голосом. Но, к которому прислушиваешься, затаив дыхание, стараясь не нарушить дорогие воспоминания, которые, словно истлевшие страницы старой книги приоткрывают когда-то живое время…Дми́трий Серге́евич Лихачёв (28 ноября 1906 года, Санкт-Петербург, Российская империя — 30 сентября1999 года, Санкт-Петербург, Российская Федерация) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, доктор филологических наук (1947), профессор. Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986—1993).Академик АН СССР. Автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы (главным образом древнерусской) и русской культуры. Автор работ (в том числе более сорока книг) по широкому кругу проблем теории и истории древнерусской литературы, многие из которых переведены на разные языки. Автор около 500 научных и 600 публицистических трудов. Внёс значительный вклад в изучение древнерусской литературы и искусства. Круг научных интересов Лихачёва весьма обширен: от изучения иконописи до анализа тюремного быта заключённых. На протяжении всех лет своей деятельности являлся активным защитником культуры, пропагандистом нравственности и духовности.Книга Дмитрия Лихачева – это не просто мемуары, а свидетельство очевидца. Потому что в его воспоминаниях и рассказах о своей жизни, как в увеличительном стекле отразилась целая эпоха. Причем, именно «оглушительность» этого отражения создалась не с помощью каких-либо художественных приемов, с помощью каких-либо анализов или «интерпретаций»… Читать книгу непросто – повествование достаточно плотно, много информации о людях, о событиях, о дальнейшей судьбе упоминаемых людей. Отчасти было даже как-то непривычно читать о столь драматических годах, судьбах, но при этом автор – Дмитрий Лихачев не дает воле эмоциям. Он описывает это очень документалистично, скупо на всякие живописные детали, но при этом восприятие становится только острее. Потому что прекрасно понимаешь, что это все реальность, а не приключенческий роман. Для меня это показалось как документальное кино, без комментариев. Сам язык Лихачева изображает то, что могли бы увидеть зрители, но не почувствовать - ведь многое нам, современным «зрителям» воспринять невозможно – слишком невероятно то, что пережило его поколение.
Книга для меня открыла тему по-своему новую, потому как я практически не сталкивалась с литературой о политических заключенных, за исключением нескольких авторов. Но здесь книга, в общем-то, не только этому посвящена, а она охватывает жизнь Д.Лихачева в «интерьере» его эпохи, которая вобрала в себя начало ХХ века, годы террора 20-30-х годов, блокаду, но книга при этом не имеет тона обличения или судилища. Это просто честный рассказ о жизни человека, судьба которого пришлась на такую жестокую пору. И вот что человек видел, и вот что он помнит.
Поначалу, когда воспоминания Дмитрия Лихачева касаются детских и юношеских лет, то он сам по себе как главный герой в некотором смысле заметен. Но потом, когда рассказ его касается времени заключения и пребывания его на Соловках, то его рассказ практически не о себе, а о людях, которые его окружали ( А.А.Мейер, Ю.Н.Данзас, Г.М.Осоргин, Н.Н.Горский, Э.К.Розенберг, и многие другие)… И поражает то, что в таких условиях, когда человек был унижен и обречен на, в некотором смысле, бессмысленную жизнь (потому что не было никакой определенности, уверенности в будущем), некоторые люди находили смысл в творчестве, учебе, размышлениях на разные интеллектуальные темы, могли сохранять не просто человеческое «лицо», но и оставаться мыслящими, добрыми, милосердными, с чувствующим и благодарным сердцем.Многое меня потрясло в воспоминаниях Лихачева, но одно свидетельство долго преследовало болью в сердце – его рассказ о том, как спешно эвакуировали детей из Ленинграда и при этом брошенные сопровождающими дети при прорыве фронта, потерялись и не могли даже сообщить о себе сведения, кто они, чьи они…
В главе про «проработки» Лихачев рассказывает о том, что есть более страшное, чем война и голод – это духовное падение людей:
«Проработки» являлись гласным доносительством, давали свободу озлобленности и зависти. Это был шабаш зла, торжество всякой гнусности…Это было своего рода массовое душевное заболевание, постепенно охватившее всю страну…. «Проработки» 30-60-х гг. входили в определенную систему уничтожения Добра… Они были видом расправы с учеными, писателями, художниками, реставраторами, театральными работниками и прочей интеллигенцией»И все равно, не смотря на честный рассказ о всех картинах своего времени, Лихачев посвятил книгу не эпохе, а людям. Это книга памяти – бережной и благодарной. Поэтому в ней менее всего самого Лихачева, хотя он и рассказывает о своей семье, о детстве, но потом все более и более о людях, которые его окружали, и которые в большинстве своем «сгинули» в страшном переломе истории. Я подумала, что Дмитрий Сергеевич умел любить людей, и потому так много вокруг он заметил хороших, каждого по-своему интересных, мужественных людей. Поэтому книга в послесловии содержит удивительное признание:
:«Люди – самое важное в моих воспоминаниях. …Как они были разнообразны и интересны!...И в основном люди – хорошие! Встречи в детстве, встречи в школьные и университетские годы, а затем время, проведенное мною на Соловках, подарили мне огромное богатство. Его не удалось удержать в памяти все целиком. И это самая большая неудача в жизни»Для меня это было очень удивительно читать, хотя я понимала, какую роль придавал Дмитрий Сергеевич всем этим людям в своей памяти. Он так подробно и много написал про многих и многих людей своего времени, но параллельно отмечаешь для себя страшные картины всей первой половины ХХ века, и думаешь, что даже осмысливать это тяжело – душа сжимается. А жить через это все, и на исходе жизни суметь увидеть в Соловках что-то, чему благодарна душа – это действительно особое качество души.
Еще потрясло искреннее горе Лихачева, когда он описывал руины Новгорода после его освобождения. Я понимаю, что не всякий человек способен понимать кроме личного горя, например, горе от утраты исторического и культурного наследия… Но наверное, поэтому надо читать книгу Дмитрия Сергеевича Лихачева чтобы прикоснуться к тем людям, их памяти, которые тоже составляли по-своему историческую и культурную «ценность» для своей страны, да и вообще для людей, чтобы понимали что такое быть Человеком.
Чтение воспоминаний Дмитрия Сергеевича Лихачева - это потрясающий опыт, очень сложный спектр переживаний...
С одной стороны, это ужас от реалий времени, в которых пришлось оказаться Дмитрию Сергеевичу, от жестоких испытаний, которым подвергла его Судьба: от катастрофической, абсурдной мясорубки тоталитарного Советского государства с его репрессиями, лагерями и травлей лучших из людей, до по истине адских мук блокады…
С другой стороны, это абсолютный восторг, восхищение тем светом, величием души и духа, той подлинной интеллигентностью, полным отсутствием какой-либо злобливости, тонкостью и бесконечным богатством внутреннего мира, отношением ко всем тяготам и вызовам той самой Судьбы, которые пронес через всю свою жизнь и перенес на страницы своих воспоминаний о ней этот великий Человек…
Судьба, о которой даже подумать всерьез страшно, и в то же время – ни одной жалобы… Лишь дань уважения к ней, смирение, но не сломленность, память о встречах с прекрасными, интереснейшими из людей в самых страшных, отвратительных и немыслимых жизненных ситуациях…
Восторг мой безграничен… Восхищение и бесконечное уважение, полное недоумения: очень сложно понять, как человек, на долю которого выпало столько незаслуженных ничем, несправедливых испытаний и лишений, сумел сохранить абсолютный свет и чистоту души… И я полностью уверена, что этот свет – не пафос, не напускное! – он сквозит в каждом воспоминании, в каждой фразе этого Человека, такое не сыграть!
Я пытаюсь возродить свои смутные детские воспоминания о Дмитрии Сергеевиче. Ведь мне посчастливилось расти, отделенной от него лишь тонкой стенкой нашего комаровского дома в ДСК «Ученый». Но как могла я в столь ранние годы полностью осознать это счастье, такую честь… Если бы сейчас я могла вернуться в те времена, но собой нынешней, или если бы каким-то чудом был бы жив Дмитрий Сергеевич… с каким бы трепетом и радостью я поговорила бы с ним хоть немного, послушала бы его, а лучше бы много… часы напролет…
Но, все равно, хоть я и была очень маленькой, я помню. Моя память хранит образ очень пожилого, немного сутулого человека с тростью, всегда в костюме, с бесконечно светлым и умным, мудрым лицом… Именно он рассказывал мне свои «Мысли о жизни», когда я читала эту книгу… Мне кажется, я действительно слышала его голос…
Такие люди, как Дмитрий Сергеевич Лихачев, своей жизнью, поступками, мыслями, хранят мою веру в Человека, в то, что не все еще прогнило и продалось в этом мире, и в то, что есть цель и смысл расти, стремиться, заботиться в первую очередь о чистоте своей совести, чистоплотности духа и со всем вниманием относиться к людям, верить в них, уважать их и стараться видеть в жизни свет и смысл
Хранить память о людях, судьбах, истории, корнях жизни…
Низкий Вам поклон, Дмитрий Сергеевич, и вечная память!
У каждого человека в его читательской биографии есть книги, которые невозможно забыть, те книги, которые навсегда остаются в сердце и памяти. Для меня одним из таких произведений стала книга Дмитрия Сергеевича Лихачева «Мысли о жизни: воспоминания». Книга представляет собой мемуары великого филолога, культуролога, академика РАН.
Читая эту книгу, поражаешься масштабностью личности Лихачева, чистотой его души, его тонкостью и интеллигентностью. Будь то воспоминания о детстве, об учебе, или же это страшное повествование о заключении на Соловках и страшных годах Блокады. Лихачев пишет обо всем удивительно легко, доброта и широта его души видны в каждой строчке.
Важно отметить, что Дмитрий Сергеевич уделяет в книге огромное внимание людям, которые встретились ему на жизненном пути. И важно то, как о них пишет: заостряет внимание на положительных качествах, душевно и с теплотой, а иногда с болью и горечью повествует об их судьбах. Меня поразила глава о заключенных Соловков: показаны портреты незаурядных, интеллигентных людей, чью свободу уничтожил страшный Соловецкий лагерь.
Судьба Лихачева была непростой. Тем более и восхищает сила его духа и воли, его чувство собственного достоинства, и бесконечно уважительное отношение к людям. Дмитрий Сергеевич Лихачев является совестью нации и недостижимым эталоном личности, к которому мы все должны стремиться всю свою жизнь.
mybook.ru
Мысли о жизни. Воспоминания
Дмитрий Лихачев.скачать книгу бесплатно
«И сотвори им, Господи, вечную память…»
Имя академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, одного из крупнейших ученых-гуманитариев, давно стало символом научного и духовного просвещения, мудрости и порядочности. Это имя известно на всех континентах; многие университеты мира присуждали Лихачеву звание почетного доктора. Принц Уэльский Чарльз, вспоминая свои встречи со знаменитым академиком, писал, что свою любовь к России он во многом вынес из разговоров с Лихачевым, русским интеллигентом, которого ему привычнее называть «духовным аристократом».
«Стиль – это человек. Стиль Лихачева похож на него самого. Он пишет легко, изящно, доступно. В его книгах счастливая гармония внешнего и внутреннего. И в облике его то же самое. Он не похож на богатыря, но почему-то напрашивается именно это определение. Богатырь духа, прекрасный пример человека, который сумел осуществить себя. Жизнь его расположилась по всей длине нашего XX века».
Д. Гранин
С рождением человека родится и его время. В детстве оно молодое и течет по-молодому – кажется быстрым на коротких расстояниях и длинным на больших. В старости время точно останавливается. Оно вялое. Прошлое в старости совсем близко, особенно детство. Вообще же из всех трех периодов человеческой жизни (детство и молодость, зрелые годы, старость) старость – самый длинный период и самый нудный.
Воспоминания открывают нам окно в прошлое. Они не только сообщают нам сведения о прошлом, но дают нам и точки зрения современников событий, живое ощущение современников. Конечно, бывает и так, что мемуаристам изменяет память (мемуары без отдельных ошибок – крайняя редкость) или освещается прошлое чересчур субъективно. Но зато в очень большом числе случаев мемуаристы рассказывают то, что не получило и не могло получить отражения ни в каком другом виде исторических источников.
Главный недостаток многих мемуаров – самодовольство мемуариста. И избежать этого самодовольства очень трудно: оно читается между строк. Если же мемуарист очень стремится к «объективности» и начинает преувеличивать свои недостатки, то и это неприятно. Вспомним «Исповедь» Жан-Жака Руссо. Тяжелое это чтение.
Поэтому – стоит ли писать воспоминания? Стоит, – чтобы не забылись события, атмосфера прежних лет, а главное, чтобы остался след от людей, которых, может быть, никто больше никогда не вспомнит, о которых врут документы.
Я не считаю таким уж важным мое собственное развитие – развитие моих взглядов и мироощущения. Важен здесь не я своей собственной персоной, а как бы некоторое характерное явление.
Отношение к миру формируется мелочами и крупными явлениями. Их воздействие на человека известно, не вызывает сомнений, и самое важное – «мелочи», из которых складывается работник, его мировосприятие, мироотношение.Об этих мелочах и случайностях жизни и пойдет речь в дальнейшем. Все мелочи должны учитываться, когда мы задумываемся над судьбой наших собственных детей и нашей молодежи в целом. Естественно, что в моей своего рода «автобиографии», представляемой сейчас вниманию читателя, доминируют положительные воздействия, ибо отрицательные чаще забываются. Человек крепче хранит память благодарную, чем память злую.
Интересы человека формируются главным образом в его детстве. Л. Н. Толстой пишет в «Моей жизни»: «Когда же я начался? Когда начал жить? Разве я не жил тогда, эти первые года, когда учился смотреть, слушать, понимать, говорить… Разве не тогда я приобретал все то, чем я теперь живу, и приобретал так много, так быстро, что во всю остальную жизнь я не приобрел и 1/100 того?»
Поэтому в этих своих воспоминаниях я уделю главное внимание детским и юношеским годам. Наблюдения над своими детскими и юношескими годами имеют некоторое общее значение. Хотя и последующие годы, связанные в основном с работой в Пушкинском Доме Академии наук СССР, также важны.
Род Лихачевых
Согласно архивным данным (РГИА. Фонд 1343. Оп. 39. Дело 2777) основатель петербуржского рода Лихачевых – Лихачев Павел Петрович – из «детей купеческих Солигаличских» был принят в 1794 г. во вторую гильдию купцов Санкт-Петербурга. Приехал он в Петербург, конечно, раньше и был достаточно богат, ибо вскоре приобрел большой участок на Невском проспекте, где открыл мастерскую золотошвейного дела на два станка и магазин – прямо против Большого гостиного двора. В Коммерческом указателе города Санкт-Петербурга на 1831 г. указан номер дома 52, очевидно ошибочно. Дом № 52 был за Садовой улицей, а прямо против Гостиного Двора находился дом № 42. Правильно указан номер дома в «Списке фабрикантам и заводчикам Российской империи» (1832. Ч. II. СПб., 1833. С. 666–667). Там же приводится и список изделий: всех сортов форменные офицерские вещи серебряные и апплике, позументы, бахромы, парчи, канитель, газ, кисти и пр. Указано три прядильных станка. На известной панораме Невского проспекта B. C. Садовникова изображен магазин с вывеской «Лихачевъ» (такие вывески с указанием одной только фамилии были приняты для самых известных магазинов). В шести окнах по фасаду выставлены скрещенные сабли и различного рода золотошвейные и позументные изделия. По другим документам известно, что золотошвейные мастерские Лихачева находились тут же во дворе.
Сейчас номер дома 42 соответствует старому, принадлежавшему Лихачеву, но на этом месте выстроен новый дом архитектором Л. Бенуа.
Как явствует из «Петербургского некрополя» В. И. Саитова (СПб., 1912–1913. Т. II. С. 676–677), приехавший из Солигалича Павел Петрович Лихачев родился 15 января 1764 г., похоронен на Волковом православном кладбище в 1841 г.
Семидесяти лет Павел Петрович и его семья получили звание потомственных почетных граждан Санкт-Петербурга. Звание потомственных почетных граждан было установлено манифестом 1832 г. императором Николаем I с целью укрепить сословие купцов и ремесленников. Хотя звание это и было «потомственным», право на него мои предки подтверждали в каждое новое царствование получением ордена Станислава и соответствующей грамотой. «Станислав» был единственным орденом, который могли получить недворяне. Такие грамоты на «Станислава» были выданы моим предкам Александром II и Александром III. В последней грамоте, выданной моему деду Михаилу Михайловичу, указаны все его дети, и в числе их мой отец Сергей. Но отцу уже не пришлось подтверждать своего права на почетное гражданство у Николая II, так как благодаря своему высшему образованию, чину и орденам (среди которых были «Владимир» и «Анна» – не помню, каких степеней) он вышел из купеческого сословия и принадлежал к «личному дворянству», т. е. отец стал дворянином, впрочем без права передавать свое дворянство детям.
Потомственное почетное гражданство мой прапрадед Павел Петрович получил не только тем, что был на виду в петербургском купечестве, но и постоянной благотворительной деятельностью. В частности, в 1829 г. Павел Петрович пожертвовал три тысячи пехотных офицерских сабель Второй армии, сражавшейся в Болгарии. Об этом пожертвовании я слышал еще в детстве, но в семье считалось, что сабли были пожертвованы в 1812 г. во время войны с Наполеоном.
Все Лихачевы были многодетны. Мой дед по отцу Михаил Михайлович имел собственный дом на Разъезжей улице (№ 24), рядом с подворьем Александро-Свирского монастыря, чем объясняется, что один из Лихачевых пожертвовал крупную сумму на построение часовни Александра Свирского в Петербурге.
Михаил Михайлович Лихачев, потомственный почетный гражданин Петербурга и член Ремесленной управы, был старостой Владимирского собора и в моем детстве уже жил в доме на Владимирской площади с окнами на собор. На тот же собор смотрел из углового кабинета своей последней квартиры Достоевский. Но в год кончины Достоевского Михаил Михайлович не был еще церковным старостой. Старостой был будущий тесть его – Иван Степанович Семенов. Дело в том, что первая жена моего деда и мать моего отца Прасковья Алексеевна умерла, когда отцу было лет пять, и похоронена на дорогом Новодевичьем кладбище, где не удалось похоронить Достоевского. Отец родился в 1876 г. Михаил Михайлович (или, как его звали у нас в семье, Михал Михалыч) вторично женился на дочери церковного старосты Ивана Степановича Семенова – Александре Ивановне. Иван Степанович принимал участие в похоронах Достоевского. Отпевали его священники из Владимирского собора, и делалось все необходимое для домашнего отпевания. Сохранился один документ, любопытный для нас – потомков Михаила Михайловича Лихачева. Документ этот приводит Игорь Волгин в рукописи книги «Последний год Достоевского».
И. Волгин пишет:
Анна Григорьевна желала похоронить мужа по первому разряду. И все же похороны обошлись ей сравнительно недорого: большинство церковных треб совершалось безвозмездно. Более того: часть истраченной суммы была возвращена Анне Григорьевне, в чем удостоверяет весьма выразительный документ:
«Честь имею препроводить к Вам деньги 25 рубл. серебром, сегодня предоставленных мне за покров и подсвечники каким-то неизвестным мне гробовщиком, и при этом объяснить следующее: 29 числа утром лучший покров и подсвечники отправлены были из церкви в квартиру покойного Ф. М. Достоевского по распоряжению моему безвозмездно. Между тем неизвестный гробовщик, не живущий даже в пределах Владимирского прихода, взял с Вас деньги за церковные принадлежности самовольно, не имея на то ни права, ни резона, да и сколько он взял их, неизвестно. А потому как деньги взяты самовольно, я препровождаю Вам обратно и прошу принять уверения в глубоком уважении к памяти покойного.
Церковный староста Владимирской церкви Иван Степанов Семенов»{См. в бумагах А. Г. Достоевской папку, озаглавленную «Материалы, относящиеся к погребению» (ГБЛ. Ф. 33. Ш. 5.12. Л. 22).}.
Дед мой по отцу, Михаил Михайлович Лихачев, не был в точном смысле купцом (звание «потомственного и почетного» давалось обычно купцам), а состоял в Петербургской ремесленной управе. Был он главой артели. Но в моем детстве артель деда была уже не златошвейной.
И действительно, дела золотошвейных мастерских Лихачевых пошли плохо уже при Александре III, упростившем и удешевившем форму русской армии. В архиве Зимнего дворца сохранилось прошение моего прадеда о пособии с положительными отзывами. Прошение это само по себе любопытно:
«Прошение потомственного почетного гражданина СПб. I гильдии купца Михаила Лихачева о выдаче ссуды 30 000 рублей для поддержания торговли парчами, галунами и золотошвейными товарами». Отзыв министра Императорского двора – «ввиду почти столетнего существования фирмы и той пользы, которую деятельность деда, отца и сына принесла золотошвейному парчовому делу в России, – Воронцов-Дашков находит справедливым оказать поддержку. Из представленных Лихачевым документов усматривается, что торговля парчами, галунами и золотошвейными изделиями производилась торговым домом Лихачева с 1794 г., представители дома неоднократно удостаивались высочайших наград и похвальных отзывов со стороны выставочных комиссий и заказчиков за доброкачественность и изящество представленных изделий. Отцу просителя, почетному гражданину Ивану Лихачеву, в 1859 г. разрешено именоваться с сыновьями фабрикантами золотошвейных и золототканых изделий Императорского двора и иметь над местом торговли и на изделиях государственный герб. Таким образом, заслуги фирмы довольно значительны, и продолжение деятельности ее было бы весьма желательно» (ЦГИА. Ф. 40. Oп. 1. Д. 35. 1882 г. Л. 462).
Однако на документе стоит надпись: «Деньги даны не были».
Вот почему дед перешел на полотерное дело. В справочниках «Весь Петербург» за два последних перед революцией десятилетия дед значился уже с указанием специальности «полотерное дело». В детстве я помню, что к квартире деда примыкало общежитие полотеров с окнами на двор. Дед строго следил за поведением своих рабочих, тем более что артель отвечала за каждую пропавшую, разбитую или просто испорченную вещь, где натирались полы. Помню, что артель натирала полы в Адмиралтействе и других дворцовых помещениях. Набирались мастеровые из хороших, крепких крестьянских семей. Дед следил: умел ли рабочий есть за столом с крестьянской опрятностью и умел ли по-крестьянски резать хлеб. По этим признакам дед, говорят, безошибочно определял моральные качества своих людей.
Дед, как я уже сказал, был старостой Владимирского собора и летом отдыхал на даче в Графской (теперь Песочной) рядом с церковью, где часто выступал с проповедями знаменитый тогдашний проповедник священник Философ Орнатский.
Первая жена Михаила Михайловича Лихачева Прасковья Алексеевна умерла от чахотки, оставив ему четверых детей: Анатолия, Гавриила, Екатерину, Сергея. От Прасковьи Алексеевны остались фотография в группе ее родных и большой портрет в черной овальной раме, сделанный итальянским карандашом по фотографии. На портрете отец мой ребенком лет трех сидит в юбочке (как тогда полагалось одеваться маленьким мальчикам) на руках у матери. Долго сохранялся у нас кусочек ее шотландского платка. Шерсть в нем была так тепла, что кусок этот употреблялся в нашей семье только в лечебных целях. Пропал этот кусок после смерти моей матери, у которой он хранился. Сохранилась еще маленькая записочка с перечислением имен ее детей; может быть, для поминания в церкви? Это было все, что осталось от Прасковьи Алексеевны. Большинство людей умирает, оставив по себе не больше, но дети – главное!
Вторым браком Михаил Михайлович был женат на Александре Ивановне – дочери старосты Владимирского собора Семенова, обязанности которого дед после смерти Семенова принял на себя. О Семенове я уже писал выше.
В 1904 г. Михаил Михайлович Лихачев переехал из собственного дома на Разъезжей в большую квартиру в новом доме напротив Владимирской церкви, в которой состоял старостой. В этом доме мы всей семьей посещали его в Михайлов день, когда он приглашал к себе духовенство Владимирской церкви, служил молебен и угощал обедом, а также на Рождество и на Пасху.
Характер у деда был тяжелый. Не любил, чтобы женщины в семье сидели без дела. Сам он выходил только к обеду из своего огромного кабинета, где в последние годы лежал на диване, приставленном к письменному столу. В моей памяти запечатлелась картина: Михаил Михайлович лежит на диване одетый. Ночные туфли стоят рядом. Борода расчесана на две половины, как у Александра II (важным лицам в XIX в. полагалось носить бороду и усы как у государя). Со своего дивана он достает из ящика письменного стола золотые десятирублевики и дарит их нам, когда мы перед уходом заходим к нему в кабинет попрощаться. Над ним на потолке длинная трещина, и я всегда, заходя к нему, боялся, что потолок когда-нибудь свалится на него.
В последний раз (это было во время войны в 1916 или 1917 г.) он не подарил мне золотой, а я, привыкший к его подаркам, не уходил из его кабинета: думал, что вспомнит. В конце концов дедушка сказал мне: «Ну, что же стоишь…» – и назвал меня как-то ласково «внучек». Я говорю ему: «А монетка?» Дедушка застеснялся, заулыбался и протянул мне золотой пятирублевик вместо обычного десятирублевика: видно, дела дедушки еще более пошатнулись.
Я так много говорю о семье моего отца, что она до сих пор в какой-то мере остается для меня загадкой. Мой прапрадед Павел Петрович Лихачев «из детей купеческих Солигалича» был человеком грамотным, но не более. Почерк его на оставшихся документах очень похож на допетровскую скоропись. Профессионально он был, вероятно, очень практически осведомлен. Не случайно, думается, в Петербурге он оказывается одним из самых богатых ремесленников.
Его потомок Михаил Михайлович Лихачев многое от него усвоил, но и продвинулся далее в своем общественном положении. Его грудь покрывали ордена, медали и значки различных благотворительных обществ. О тяжелом характере деда часто говорили в нашей семье, и я до самого последнего времени представлял себе семью деда неблагополучной, задавленной дедовским деспотизмом. По поводу всякого проявления семейного деспотизма моим отцом мать моя часто с осуждением называла его «Михал Михалыч». А между тем мы были окружены подарками деда: половая лампа с ониксовым, очень дорогим, столиком, зеленый ковер с подсолнухами для большой гостиной, каминный экран с подсолнухами, прекрасный бронзовый письменный прибор у отца, четверо золотых карманных часов для отца и его трех сыновей. И мало ли еще что. Не забывал дед и о такой мелочи, как предпочтение, отдававшееся моей матерью зеленому цвету, – все в его подарках, что могло иметь цвет, было зеленым. Все это было знаками внимания моего деда, внешне очень сурового, к нашей семье.
Дети М. М. Лихачева
Женат Михал Михалыч, как я уже сказал, был дважды. Первая жена Прасковья Алексеевна, моя бабушка, умерла от чахотки (тогда не говорили «туберкулез»), косившей в Петербурге тысячи людей, главным образом в молодом возрасте. Чахоточные умирали весной. Она умерла первого или второго марта. Отец всегда боялся этих чисел марта и действительно умер во время блокады первого марта (мы зарегистрировали его тогда как умершего второго марта). Мы с отцом всегда ездили потом на могилу бабушки на Новодевичьем кладбище – самом дорогом в тогдашнем Петербурге. Отец мальчиком посадил на ее могиле березку, и ко времени, когда я с ним стал посещать могилу, береза стала старой и разрушала корнями раковину могилы.
Как реликвию хранили в семье написанную рукой Прасковьи Алексеевны уже упомянутую записочку с именами ее детей. Старший сын Прасковьи Алексеевны Анатолий умер рано. Дочь Екатерина вышла замуж за известного подрядчика Кудрявцева, строившего великокняжескую усыпальницу в Петропавловской крепости. У Екатерины Михайловны с мужем был особняк на Выборгской стороне, два сына – Михаил и Александр, которых мы с братом почему-то называли «дядя» Миша и «дядя» Шура, хотя они были нашими двоюродными братьями. Оба воспитывались с гувернантками, хорошо знали французский и немецкий и стали инженерами-электриками по совету нашего отца. Дом тети Кати был поставлен на барскую ногу. Когда муж тети Кати умер, она вышла замуж за помощника покойного мужа – Сегодника. Сегодник был значительно младше тети Кати и, как говорили, «женился на ее бриллиантах». Во всяком случае, он был жаден, неприятен и вскоре завел себе любовницу, которой в конечном счете и достались все бриллианты тети Кати. Но это случилось уже во время блокады Ленинграда. А тетя Катя, чтобы привлечь мужа, усердно следила за своими нарядами, делала подтяжки лица (во время одной из этих операций она упала в обморок и ее не скоро привели в чувство). Судьба ее сыновей была несчастливой. «Дядя» Шура был помощником проф. Гаккеля – «русского немца», специалиста по электроаккумуляторам, что было важно для подводных лодок. Во время блокады Шура что-то неосторожное сказал в столовой Дома ученых про своего учителя, в результате чего Шуру стали таскать на допросы. После одного из допросов он пришел домой, ушел на чердак и там повесился. После следователи приходили домой к его вдове и уговаривали ее не поднимать шум: военное ведомство было очень заинтересовано в работах «дяди» Шуры. А с «дядей» Мишей все было иначе. Став инженером-электриком, он переехал в Павловск, где ему очень нравилось, женился на дочери командующего Черноморским флотом Пандзержанского, расстрелянного перед войной. В Павловске его и жену захватили немцы, и он остался жив только благодаря тому, что говорил как немец на хорошем литературном немецком языке. Когда уже вдовой жена «дяди» Миши обратилась к главе Ленинградского исполкома Смирнову с просьбой предоставить ей квартиру, Смирнов, не шелохнувшись всей своей громадной тушей, отчеканил: «Обращайтесь с этой просьбой по месту расстрела вашего отца». И она осталась жить в Барановичах, куда их отправили еще немцы.
Перехожу еще к одному сыну Михал Михалыча и Прасковьи Алексеевны: к дяде Гаврюше. Его я никогда не видел. Сохранилось только длинное наставительное письмо моего отца, обращенное к Гаврюше, где отец мой пишет ему, что он готов устроить его на работу, но требует обещания аккуратно выполнять свои обязанности и не бросать работы, как он бросал ее перед тем. А дело в том, что Гаврюша имел мятущуюся душу. Уходил несколько раз в монастырь. Присоединившись к паломникам, уезжал даже на Афон в поисках правды. Сидеть за письменным столом и выполнять обязанности канцеляриста он органически не мог. Он все время был в духовных поисках. Пропадал на годы. Перед Второй мировой войной мы получили известие, что он женился, живет в Ростове-на-Дону, жена продает в киоске газеты. Что делает он сам – неизвестно. На этом сведения о нем обрываются. Значит, и из него не получился ни коммерсант, ни ремесленник.
Второй женой Михал Михалыча, как я уже написал, была дочь старосты Владимирского собора Александра Ивановна Семенова.
Мой отец с глубоким уважением относился к своей мачехе, но отроком ушел из дома, стал жить на собственные средства уроками и закончил реальное училище, чтобы стать инженером. Михал же Михалыч хотел, чтобы он унаследовал его дело и закончил коммерческое училище, не дававшее права поступить в институт.
Александра Ивановна боялась Михал Михалыча, как, впрочем, и все в доме. Михал Михалыч следил, чтобы никто в семье не сидел без дела и не «точил лясы». Приоткроет дверь в столовую, посмотрит на всех женщин тяжелым взглядом и иногда произнесет: «Ишь дармоедки». Поэтому в обычае было в доме на всякий случай держать женщинам рукоделие на коленях. Заслышат шаркание дедушкиных туфель и схватятся – кто вязать, кто штопать, кто чинить что-нибудь.
скачать книгу бесплатно
страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10bookz.ru
Высказывания, мысли, статусы про воспоминания
Высказывания, мысли, статусы на тему «Воспоминания»
К̷о̷л̷о̷б̷о̷к 30 Декабря 2018Главная проблема в том, что люди слишком часто роятся в своих воспоминаниях. А правильней было бы просто выбросить их нахер и наконец-то начать жить настоящим.
Когда нам плохо , и хочется умереть ,надо просто вспомнить тех, ради которых стоит жить !
Made in Mama 22 Января 2011
Для того, чтобы вспоминать, есть старость. А пока создавай воспоминания.
Софийка*) 15 Декабря 2012
И вспомнив тебя, я наверное лишь улыбнусь, когда однажды мой самый-самый любимый мужчина спросит, немного скрыв за улыбкой грусть: - В честь кого мы все же назвали сына?
ЗАноЗА 11 Октября 2013
Лучше остаться приятным воспоминанием, чем быть надоедливым присутствием..
Вспоминай Бога когда тебе хорошо, и он вспомнит тебя тогда когда тебе плохо…
Когда нам плохо - мы вспоминаем тех, с кем нам было хорошо.
В глубине души живет одно воспоминание, Оно и в радость и в слезы. Она о себе дает знать в грустный момент. Вспомнишь и она в радость или иногда в слезы. Ирина Юрьевна 9 Августа 2015 Сядь! Зажги свечу!!!! Прочти эти строки, тихо, тихо!!!!!!!!!!!!! Я помню нашу первую ночь, наше первое свидание Когда волнуясь и спеша, поправляя пряди волос Надев мини-юбку и каблуки я бежала на свидание. Увидев тебя первый раз я влюбилась с первого взгляда мне было трудно дышать, сердце сильно билось в груди, даже пересохли губы, казалось сама судьба подарила тебя. В эту ночь все было как во сне. Ты так нежно и страстно, страстно крепко меня целовал обнимая лаская любимой называл. Хотелось, чтоб это была вечность Прости меня любимый за все!!!!!!!!!!! Я была не права!!!!!!!!! Спасибо за сына, спасибо судьбе, что ты есть у меня Ты самый лучший мужчина на ЗемлеЯ очень сильно люблю тебя!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Листая тетрадку жизни своей..вырывать оттуда листы... И писать своею рукой только то, что хочншь ТЫ... Вспоминать,что когда- то забыл..и не понял это тогда...Вспоминать каким раньше ты был... и каким ты будешь всегда.... Вырывать из тетрадки своей все обиды..все зло и обман.. Чтобы жизнь становилась добрей... и жалеть не пришлось о ней нам....
Воспоминания имеют весьма отдаленные родственные связи с произошедшим на самом деле.
Юрий Kолчак 5 Февраля 2017воспоминание
Однажды в жизни. так бывает. мы щупаем руками пустоту. друзей нам верных. не хватает, а те что были. канули в лету. и боль отчаянья. сжимает нашу грудь. так что. не выдохнуть. и не вдохнуть. и души выжигает нам дотла. где в пепел. превращается зола... немного грусти немного слез но время сгладит все пройдут недели месяцы года и вспоминать все гораздо проще будет возможно по щеке и скатится слеза и на губах появится улыбка грусти но все же боль пройдет пройдет та дрожь с которой вспоминаю я сейчас тебя все это впереди я это знаю я подожду пускай идут года пусть в сердце грусть тоска которая съедает но это ерунда я счастья лишь тебе желаю живи и радуйся судьбе пусть девушка любимая с тобою будет а раны прошлого то ерундаты отогреешься в руках любимой
Юрий Kолчак 28 Октября 2016Всё позади, Мечты и Грёзы, что были, в Сердце, и Душе, ну а сейчас, горят лишь, в Небе звёзды, что-бы не запутаться, во Тьме, в дорогах тех, что выбирал я сам себе, взглянув в глаза, своей Шальной Судьбе...
millionstatusov.ru
Дмитрий Лихачев - Мысли о жизни. Воспоминания читать онлайн бесплатно
Тут можно читать бесплатно Дмитрий Лихачев - Мысли о жизни. Воспоминания Жанр: Биографии и Мемуары. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте Topreading.ru или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении. Дмитрий Лихачев - Мысли о жизни. Воспоминания - описание и краткое содержание, автор Дмитрий Лихачев, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки Topreading.ru Время безжалостно к человеческой правде: слабеет народная память, лгут документы, слишком легко уходят в небытие деяния, настроения прежних лет. В своей книге мемуаров и размышлений о жизни академик Д. С. Лихачев удерживает «живое ощущение современников», мудро и бережно сохраняя образы людей и событий XX века, о которых, возможно, никто и никогда больше не вспомнит.Отзывы читателей о книге Мысли о жизни. Воспоминания, автор: Дмитрий Лихачев. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
topreading.ru
Вебинар
Получите интервью
Получите эксклюзивноеPDF интервью поВнетелесным путешествиямот Дамира Миронова |
 |
